Александр Сокуров - В центре океана [Авторский сборник]
— Сколько с меня? — спросила она.
— Если для солдат — одна цена, офицерам — другая, — ответила на чистом русском языке женщина.
— Солдатам, — сказала Александра Николаевна.
— Контрактникам? — допытывалась продавщица.
— Да срочники, кажется… — немного раздраженно ответила Александра Николаевна, открыла кошелек и показала деньги. Продавщица взяла у нее из рук несколько банкнот, дала сдачу. Александра Николаевна побросала покупки в пакет.
— Очень что-то устала, — сказала она тихо. — Очень устала. Что это со мной?
— Да садитесь, — указала на старую армейскую табуретку продавщица, — садитесь, отдыхайте.
Покупателей не было. Продавщица поглядывала на русскую и, по всему было видно, почему-то захотела с ней поговорить. Она осторожно спросила, что болит.
— Все болит, — ответила Александра Николаевна. — Устала, устала.
— Откуда приехали?
— Из Ставрополя, — ответила Александра Николаевна.
— К кому?
— К внуку.
— Сколько внуку?
— Двадцать семь. Офицер.
Женщина опустила голову:
— Чем он занимается, ваш офицер?
Александра Николаевна почему-то сразу ответила:
— Не знаю.
— Что-то случилось?
— Да нет. Соскучилась. Дома-то все одна, одна. А как вас звать-то?
— Малика, — просто сказала местная.
— А я Александра Николаевна. В части солдаты просят сладкого.
— Да, они какие-то все маленькие, мы вот все время это замечаем, русские солдаты все какие-то мальчишки. Вроде бы пахнет от них мужчиной, а по всему — дети. Всё же славяне — другие люди. Да и много вас как! — Продавщица засмеялась.
— Да, другие. Всё в себе разобраться не можем, всё путаемся: кто мы, зачем мы, куда мы?..
— Ну что же, идите, ищите. — Малика улыбнулась.
— А ваши ребята сердитые. — Александра Николаевна посмотрела на подростка за соседним прилавком.
— Да всякие. Этот вот маленьким был очень ласковый, сейчас стал другим, русского языка знать не хочет. Он всегда поступает только так, как сам считает нужным. Боюсь, теперь все они такими будут.
— У вас очень хороший русский, — неожиданно для себя сказала Александра Николаевна.
— Да, знаю. — Малика засмеялась. — Все главные окна в жизни были на русскую сторону. Я в школе работала, учителем русского и литературы.
Она настороженно посмотрела на проезжающую мимо военную машину.
— Никто ничего не покупает, — помолчав, тихо сказала Малика.
Александра Николаевна сидела низко склонив голову.
— Вы совсем устали, — заметила местная. — Приглашаю вас к себе, я живу здесь рядом. Пойдемте.
Александра Николаевна чувствовала, что не хочет расставаться с этой женщиной. Она хотела слушать ее, хотела сама говорить, рассказывать, но непонятная тяжесть в душе не позволяла даже посмотреть Малике в глаза.
— Пойдемте чаю попьем, — улыбаясь, добавила Малика и помогла Александре Николаевне встать.
Они медленно направились к одному из двухэтажных домов. Александра Николаевна шла тяжело. Малика, заметив это, взяла ее под руку. Так и вошли в скромную однокомнатную квартирку.
Хозяйка удалилась на кухню. Александра Николаевна посмотрела вокруг себя.
На полу стояли стопки книг, единственное окно заложено кирпичами. В кирпичной кладке замурована труба маленькой железной печки. В противоположной стене неумело заделана огромная пробоина. Русской женщине стало горько, слезы навернулись на глаза.
Александра Николаевна устало присела на край кровати, убранной яркой накидкой. Вытянула ноги, пошевелила пальцами ног. Было больно. Она осторожно прилегла на постель, не решаясь лечь с ногами. Ей было тяжело дышать. Она всегда себя держала в руках, но теперь ее воля дала сбой, и она вдруг почувствовала себя слабой и совсем одинокой. Она хотела попросить о какой-то помощи, но не решалась. Ей хотелось заплакать навзрыд, громко и открыто, но она не позволила себе и этого.
Малика заглянула в комнату, быстро подошла к Александре Николаевне, села перед ней на корточки, своим платком вытерла ей глаза.
— Тебе очень плохо? — сквозь слезы спросила Александра Николаевна, почему-то перейдя на «ты».
Хозяйка, не отводя глаз, отрицательно покачала головой.
— Господи, — сказала русская, — разве можно в нашем возрасте все начинать сначала?
— Да, поздно, — согласилась Малика.
Быстро встала, ушла на кухню, вернулась с чайником, двумя чашками и горсткой леденцов в маленькой вазочке.
— А что с товаром-то? — спохватилась Александра Николаевна.
— Соседка и ее сын присмотрят.
— Я не спрашиваю… Понимаю, что у тебя уже никого нет…
Это прозвучало совсем не как вопрос, поэтому Малика, по-прежнему улыбаясь, не ответила ничего.
— Я вот тоже одна, но у меня есть квартира, цветы. Муж умер два года назад. Последние десять лет мне с ним было ох как плохо. Все время кричал, жестокий был. Я сейчас свободна и спокойна. Перестала жить для кого-то. Живу для себя.
Малика подошла к кровати, сняла с ног Александры Николаевны тапочки, положила ее ноги на покрывало.
— Давай повыше подушку положу, — предложила она и, осторожно подняв голову гостьи, помогла ей лечь удобнее.
— Чай не очень вкусный, — не ожидая возражений, сказала Малика.
Александра Николаевна сделала глоток:
— С травой какой-то?
— Какая трава! Чай как солома. Плохой чай, нет другого. Вот офицеры иногда приносят нам на обмен — тот лучше.
— Много чего приносят? — спросила Александра Николаевна.
— Да все, что попросим! Свою форму продают, бушлаты, даже с погонами. Мне кажется, попрошу кого-нибудь из них принести оружие, за хорошие деньги — принесут.
Александра Николаевна устало закрыла глаза. Тяжело вздохнула:
— Молодые мужчины… Молодым нельзя давать оружие в руки. Они должны учиться, работать. Строить дома, дороги. А если, не дай бог, война, — вот после тридцати — пусть. Уже сделали основные дела — ну и пусть петушатся. Дурные они, глупые…
Малика посмотрела на Александру Николаевну, поставила чашку. Задумалась.
— Да и я дура — с такими ногами в такую дорогу, — тихо сказала Александра Николаевна.
Она попыталась помассировать икры. Малика села рядом. Мягко отстранив руки Александры Николаевны и уложив ее на подушку, начала осторожно поглаживать ее больные ноги.
— Дорогая, у тебя есть сестра, брат?
Хозяйка, кажется, давно ждала такого вопроса:
— Брат в Грозном, старый совсем. Средний — погиб. Две сестры погибли, младшая с племянником где-то в горах.
— Живет?
— Он воюет. Она, наверное, с ним, а может, она где-то там у родственников. Год уже ничего о них не знаю.
— Ты так добра ко мне, — с благодарной улыбкой почти прошептала Александра Николаевна.
— А что ж без причины-то злиться?.. Мы же могли бы и сестрами быть. Мужчины между собой чаще враги, а мы с самого начала — сестры. — Малика улыбалась.
— А я могла бы жить здесь, — оглядывая комнату, сказала Александра Николаевна. — Сначала я у тебя почувствовала себя чужой, а теперь понимаю, что и сама так раньше жила.
Малика поправила платок на голове, опустила голову:
— Здесь все вокруг разрушено. И не только дома. Сама жизнь взбаламучена. Хорошие дружат с плохими, святые пожимают руки чертям, люди обманывают друг друга, говорят много красивых, высоких слов и обманывают, обманывают… Ладно, не слушай меня, мы вообще-то народ веселый, смеяться любим.
— А муж-то твой где? Дети…
Малика подошла к окну и, не оборачиваясь, ответила:
— Только не думай, что я одна совсем. Меня не бросят. У нас старухи не побираются. Сил не будет — найдется дом, где я не самой последней буду.
— А я хотела тебя к себе забрать, — почти пошутила Александра Николаевна. — Я тебе адрес свой все равно оставлю. Дай карандаш, бумагу!
Малика протянула ей блокнотик и карандаш. Александра Николаевна аккуратно заполнила страничку.
— Малика, я пойду, потихоньку пойду. Дала слово солдатикам, что скоро вернусь, да и сигареты, сладкое надо передать… Но давай договоримся, что завтра опять увидимся, я подойду к тебе на рынок…
Александра Николаевна не без труда встала с кровати.
— Хорошо, завтра увидимся, — как бы почувствовав облегчение, ответила хозяйка, но, остановив Александру Николаевну, предупредила: — Ты подожди минуту, попрошу сына соседки проводить тебя. Не возражай!
Александра Николаевна осталась одна. Она слышала стуки в дверь, реплики на неизвестном ей языке, голоса женщин, детей. Она решила, что ей надо запомнить эту комнату, и, внимательно оглядывая предметы и обстановку, прятала все это в своей памяти.
Малика вернулась с юношей лет семнадцати, высоким, черноволосым.
— Это Алан, сын соседки, подруги моей. Он как-то говорит по-русски, проводит тебя.
